Иллюстрация к мифологическому мышлению. Почему я этого не люблю? А потому что ответственность а) расплывается непредсказуемо б) требования к себе и людям становятся ирреальными и мнимыми. Собственно, интересен не сам факт передачи или непередачи иконы, а свистопляска вокруг
Сейчас вы работаете в Москве и Киеве. Почему вы решили переехать сюда? Что вам интересно здесь как фотографу?
Я всегда хотел выехать из США хотя бы ненадолго. А Россией и другими странами бывшего Советского Союза интересуюсь уже десять лет — с тех пор, как впервые здесь побывал. Люди, не живущие в Восточной Европе, зачастую плохо разбираются в её запутанной истории, в современных геополитических процессах, происходящих здесь, а ведь эти процессы влияют на всё, что творится в мире. К тому же, по-моему, здесь ещё никто не проводил глубокой журналистской работы.
Съёмки на Майдане и на востоке страны — ваш первый опыт работы в зоне вооружённого конфликта?
Я работал в основном в Вашингтоне, фотографируя политиков в Конгрессе и Белом доме, делал много портретов, снимал политические кампании. Большинство таких событий хорошо и заблаговременно организованы. Я люблю снимать предвыборные гонки — это крайне важное событие, которое разворачивается на протяжении полутора лет. Но в то же время построить визуальную историю довольно сложно. И везде, где бы я ни снимал политическую кампанию, мне интересен не только кандидат, но также всё, что его окружает: люди, которые посещают мероприятия, визуальное оформление и многое другое. Работа на Майдане казалась мне чем-то похожим. Интересные снимки можно было делать 24 часа в сутки, куда бы ты ни посмотрел. Весь день напролёт я мог просто ходить, смотреть и фотографировать. И я предпочитаю именно такой стиль работы — он раскрывает мои сильные стороны.
25 апреля 2014 года. Украинские военнослужащие охраняют КПП в районе села Барвиновка
1/5Я поехал в Восточную Украину не потому, что специально хотел фотографировать конфликт, а потому что эти события — часть украинской истории, в которую я уже был вовлечён. Это совсем другой стиль работы — приходится много времени проводить в пути, долго ждать, зачастую вообще не понимать, что происходит. В большинстве случаев я и другие фотографы пропускали непосредственно сами события и фотографировали только их последствия — место перестрелки, много похорон. Мне пришлось долго приспосабливаться к такому ритму работы, и я научился не рассчитывать на возможность снять много хороших фотографий за день, но этот опыт сам по себе крайне ценный.
Могли бы выделить одну историю или фотографию, которую вы сделали?
На Востоке сложно работать непосредственно во время боевых действий или снимать обычную жизнь воюющих людей — как сепаратистов, так и украинских военных. В результате ближе пообщаться с ними мы могли, например, во время похорон.
Одну из самых важных историй я снял на похоронах убитой мирной жительницы Елены Отт из села Староварваровка. Накануне мы встретились с родными Елены, и они рассказали нам о её гибели. Женщина гостила у сестры и поздно вечером возвращалась домой. Именно тогда украинская армия начала активную фазу антитеррористической операции. И это закончилось трагедией.
Мы сделали обширный репортаж, чтобы полностью раскрыть историю — даже съездили в милицию, чтобы увидеть обстрелянную машину. На следующий день были похороны. Вся семья была в доме, тело лежало в гостиной, стоял запах ладана, родственники рыдали, священник начал отпевание. Я вошёл на минуту, чтобы незаметно сделать снимок, и до сих пор помню эту невероятно эмоциональную сцену. У меня в голове осталось много кадров, которые я не снял в тот день. Как правило, я стараюсь фотографировать такие сцены без вторжения, и время от времени замечаю мощные кадры, но по той или иной причине предпочитаю не снимать в эти моменты.
Вместе с коллегами мы опубликовали этот репортаж в нескольких изданиях — в Al Jazeera вышла большая статья с фотографиями, в the New York Times фотографию вынесли на обложку, ещё 14 моих снимков были опубликованы на полный разворот в одной немецкой газете. Я думаю, что это важно, что мы смогли осветить гражданские потери в Донецком регионе. Также ценность нашей работы в том, что мы помогли этой семье увековечить память Елены.
16 мая 2014 года, похороны Елены Отт в Староварваровке
1/5Чем ваш опыт в Восточной Украине отличался от опыта на Майдане?
На востоке было сложно приспособиться к ритму и получать разрешение на съёмки. В Киеве на Майдане все люди были открыты и не прочь поговорить, почти все были готовы фотографироваться. А в Восточной Украине постоянно слышишь: «Не снимай, не снимай, не снимай». Бывало, что спустя время люди привыкали, но всё же это было трудно.
Если говорить о визуальных отличиях и роли фотографии в этих двух конфликтах, я не думаю, что история Восточной Украины была визуальной по своему существу. Майдан был намного более визуальным, чем любая другая история, которую я когда-либо видел, и, скорее всего, чем любая история, которую мне доведётся снимать. Если бы не фотографии из Киева в то время, я не думаю, что этот протест вызвал бы в мире такой интерес. И я не думаю, что без этого внимания протест продлился бы так долго. Я убеждён, что это одна из немногих историй, где фотография стала неотъемлемой её частью и сделала её столь значимой.
Вы работали по обе стороны конфликта. Было ли сложно морально перестраиваться? Было ли чувство, что вы симпатизируете какой-то из сторон после того как проводили там длительное время?
Нет, это было не очень сложно. Когда я снимаю какую-то историю, я стараюсь видеть в объективе в первую очередь людей, вне зависимости от того, какую позицию они занимают, разделяю ли я их взгляды или нет. Я пытаюсь разобраться, что движет этими людьми, и стараюсь не забывать, что я практически ничего не знаю о причинах, которые заставляют их поступать так, а не иначе. Я стараюсь не быть категоричным и понимать, что все участники конфликта, будь то украинские военные, сепаратисты или бойцы батальона «Восток», действуют в соответствии с их моральным выбором.
Стреляли прямо возле нас. Было опасно, но мы знали, что это уникальная возможность осветить стратегически важную битву.
Каково было вам, американцу, в лагере ополченцев? Как они к вам относились? Как вы сами их называете — сепаратисты, террористы, сторонники федерализации или как-то ещё?
Моё американское гражданство, безусловно, вызывало трудности. Я старался не говорить людям, что я американец. Однажды всё-таки признался, и мне показалось, что пророссийские активисты были рады, что я оказался у них в руках. В Восточной Украине я работал в основном для Getty Images, новостного агентства, которое продаёт фотографии по всему миру. Объяснить на блокпостах, что такое Getty Images, было непросто, поэтому я просто говорил, что я из Лондона — ведь я работаю с фоторедактором из Лондона. Я никогда не носил с собой паспорт, и даже если бы они хотели меня обыскать, они бы не нашли ничего, что выдало бы во мне американца.
Ополченцев я зачастую называю сепаратистами, потому что они боролись в первую очередь за референдум об отсоединении от Украины.
Какая была наиболее опасная ситуация, в которой вы оказывались?
Для меня это был день после выборов, 26 мая, когда рано утром группа сепаратистов захватила Донецкий аэропорт. Мы подъехали с группой журналистов как можно ближе и просто ждали, что будет дальше. Через несколько часов часть репортёров устали и уехали, не дождавшись ничего интересного. Около часа дня я всё ещё был там, когда вдруг прилетели несколько украинских военных вертолётов и началась перестрелка. Мы убежали в укрытие и пытались найти место, чтобы продолжить съёмку, но находиться в безопасности. Были моменты, когда стреляли прямо возле нас. Было опасно, но мы знали, что это уникальная возможность осветить стратегически важную битву, которая стала одной из точек эскалации всего конфликта. Во второй половине дня большое количество вооружённых до зубов пророссийских боевиков прибыли и заняли позиции рядом с нами. Они запретили нам фотографировать, а затем, почти сразу же, их обстрелял военный вертолёт. Это было уже слишком опасно, и мы уехали.
21 мая 2014 года, член проукраинского добровольческого батальона «Донбасс» поднимает оружие в поле рядом с КПП в Доброполье
1/6Вы рисковали в Донбассе — ради чего?
Никогда не знаешь, как будет развиваться ситуация и насколько важной твоя работа будет в долгосрочной перспективе. Как правило, если ты можешь сделать репортаж с места сражения и понимаешь, что это важная часть большой истории и съёмка более или менее безопасна — это стоит того. Вдруг это станет одной из самых важных фотографий всего конфликта? Никогда не знаешь наперёд, какие фотографии будут сделаны и какое значение они будут иметь в будущем. Но были моменты, такие, как 26 мая, когда мои снимки не стоили риска, которому я подвергался.
Верите ли вы, что ваши фотографии могут изменить что-то?
Наивно полагать, что можно пойти и снять фотографию, которая изменит ход конфликта. Лучшее, на что я могу надеяться, это создать исторический документ. И если через сто или триста лет люди попытаются понять наше время, то у них будут первичные документы в виде моих фотографий. Но я действительно считаю, что было важно запечатлеть историю про Елену Отт. Она была одной из первых жертв среди мирного населения, и я думаю, что такие происшествия нужно освещать.
Повлиял ли как-то этот опыт на вашу жизнь?
Работа в Восточной Украине сильно отличается от всего, что я делал раньше. Когда я освещал события Майдана 20 февраля, впервые в мою сторону летели пули. Это также моя первая история, где большую часть времени я рисковал быть похищенным или застреленным. Такой опыт заставляет оценить ещё раз, стоит ли работа, которую ты делаешь, таких рисков. И ты должен верить, что стоит, потому что если думаешь иначе — какой смысл её тогда делать? Это заставляет посмотреть на жизнь в целом, на приоритеты и задуматься, что действительно важно. В сравнении со всем этим проблемы в обыденной жизни начинают казаться пустяками, и в какой-то степени оно так и есть.
Сегодня практически никто не верит, что журналисты могут быть нейтральными.
Что вы можете сказать о роли военной фотографии сегодня? Как она изменилась со временем?
Со времени американского вторжения в Ирак средства массовой информации стали политизированными в той степени, в которой не были ещё поколение назад. Сегодня практически никто не верит, что журналисты могут быть нейтральными. Многие истории из Украины — с российской, да и с украинской стороны тоже — подтверждают эту точку зрения.
Раньше работу журналиста уважали все стороны конфликта, а сейчас это встречается редко. Возможно, я идеализирую, но мне кажется, что, например, во время войны во Вьетнаме люди воспринимали военную фотографию как хронику, а не как пропаганду. Сейчас сложно получить доступ ко всем сторонам конфликта, и из-за этого фотожурналистика потеряла то влияние, которое имела раньше.
Назовите несколько военных фотографов, которыми вы восхищаетесь.
Джеймс Нахтвей. Безусловно, много того, что он сделал с точки зрения влияния войны на гражданское общество, очень важно. Сильные фотографии у Мойзеса Самана. Восхищает работа Питера ван Агтмаела — он рассказал, возможно, самую исчерпывающую историю войны и американского опыта в Афганистане и Ираке.
Украинские солдаты охраняют КПП 14 мая 2014 года в Новотроицке
1/1Есть ли что-то, что вы хотели сфотографировать, но не смогли?
Я думаю, что самая важная история сейчас — о влиянии конфликта на гражданское общество, особенно в Славянске. Думаю, во всём Донбассе можно найти много сюжетов на эту тему, но фотографировать в этом регионе, особенно мне, американцу, крайне сложно. Люди не хотят разговаривать со мной, и они, безусловно, боятся камеры. Их страх оправдан, и я точно не хочу подвергать опасности тех, кого снимаю.
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif){kind=small}
