https://mikhailik.site/new/
Например, вот такое.

***
Гвельфы и гибеллины – политическая возня,
в муниципальных архивах и не такое хранится.
«Божественная комедия» писалась на злобу дня,
потом для нее отлили серебряные страницы.
Обилие хищных животных. Флоренция – это рысь.
И пятна на рысьей шкуре от средневековых споров -
светская власть иль папская... Мгновение – повторись!
Восемь веков не сходят чумные следы узоров.

Поэма вполне актуальна, особенно в наших местах.
где папа и император не спорят, а совпадают,
где в народе царит ликованье, переходящее в страх,
рыдают сперва от счастья, а после просто рыдают.
Дело, конечно, не в этом, восемь веков - не срок.
И не в том – о чем и зачем – сочинял стихи Алигьери.
Теперь о его поэме написано больше строк,
чем те, что в ней уместились. Раз в десять, по крайней мере.

Комментаторы обозначат - где гвельф, а где гибеллин,
что в аду и в каком ряду, и в какой из частей поэмы...
При этом никто не помнит – в одной из русских былин
давно живет персонаж – воплощение сей проблемы.
Происхожденье сомнительно. Хазар, а может, еврей.
Повстречав его на дороге, считай, ты уже покойник.
В сегодняшнем нашем тексте интересно, что он Соловей,
и, судя по качеству свиста, не важно, что он Разбойник.

Злоба довлеет дневи. Мы в ярости - кто да с кем,
а тот - холуй у тирана, а тот - на смерть за свободу.
Но дело, поверьте Данту, только в качестве наших поэм,
а вовсе не в нашей злобе, истаивающей сквозь годы.
Злоба дня увлекает. Но этот костер прогорит.
Уже спустя полстолетия никого не сразить сюжетом.
Жизнь создают интонация, энергетика, страсть и ритм,
И все соловьи и данты прекрасно знали об этом.

***
Прости-прощай, форгет энд форгив —
это чайный клипер проходит пролив,
австралийская шерсть и китайский чай,
форгет энд форгив, прости -прощай.

Китайский чай, австралийская шерсть,
океанов пять, континентов шесть,
свои белые крылья вполнеба раскрыв,
там чайный клипер уходит за риф.

Прощай и прости, форгив энд форгет,
ни на суше, ни в море спасенья нет,
над волной впереди полыхнет закат,
подними свой взгляд – паруса горят.

Австралийская шерсть и китайский чай,
эти скалы зовутся — Прости-Прощай,
сколько старых галер пошли ко дну,
чтобы чайный клипер резал волну.

Оправданье погибших, надежда живых —
чайный клипер в ревущих сороковых,
это чая глоток, это шерсти клок,
этим курсом дьявол пройти не смог.

Бушприт над волной, и звон над струной,
небеса, наполненные тишиной, —
звезды яростной жизни – чумной, шальной —
пока чайный клипер летит над волной.

Восемнадцать узлов, прости-прощай,
не ходи на причал, никого не встречай,
паруса ушли облаками в рассвет.
Нас нигде уже нет. Форгив энд форгет.

***
Море горит зеленым, красным, белым и голубым огнем.
Обычно это происходит ночью, но иногда случается днем.

Не салют, не фейерверк, не праздник, не зороастровы степные костры,
не то, что балуется море и дразнит лунных морей сухие миры...

Евглена зеленая пятому классу объяснила – это цветет планктон,
бульон, плавучая биомасса. (Синий кит достигает шестидесяти тонн.)

Напитавшись этим морским пожаром, киты уплывают куда-то на юг,
стадами, поодиночке, парами, - плывут под водой и поют,

чтоб оборвать - мгновенно, вместе, - плавный, долгий плывущий стон,
а спустя полгода вернуться в песню – на ту же ноту и в тот же тон.

Над обрывом огромные звезды дышат, купол держит слабый мерцающий ритм.
Даже если море понимает и слышит, море занято – море горит.

Черное - зеленое и голубое, в белом разгуле, в красно-синей шальной гульбе,-
откликается звездам, приемный покой над тобою адресует каждый укол и упрек тебе.

Звезды помнят свой ритм. Влажный пламень коснется руки.
Море горит. Киты уплывают, трубя.
И не ты выбираешь длину строки.
Она настигает тебя.